В рамках Просветительского проекта — Фестиваль Дружбы народов «Белые журавли России» Дискуссионный Клуб «Русский Космос» Центрального Клуба литераторов (Москва) регулярно проводит творческие и тематические вечера (ведущий и организатор Сергей Соколкин, пресс-секретарь Дмитрий Силкан). Нельзя гармонично войти в будущее не зная своего прошлого. На вечерах мы спорим, обсуждаем, договариваемся, пытаемся привести наши — такие разные взгляды на историю Отечества к единому знаменателю. Ведь Родина-то у нас одна. И мы её все любим. Поэтому у нас нет ограничений в тематике выступлений, нет персон нон-грата. У нас действует старая поговорка, что — в споре рождается истина. Вечер прошел 24 сентября 2015 г. В рамках Фестивального отборочного тура московские поэты представили свои книги, изданные издательством «У Никитских ворот» и прочитали некоторые стихи из них.

 

 

* ЮБИЛЕЙНЫЙ ВЕЧЕР ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПОЭТА НИКОЛАЯ ТРЯПКИНА «Нет, я не вышел из народа… не выходил я никуда…» Среди незаслуженно неоценённых гениев Земли русской – поэт Николай Тряпкин занимает особую нишу. Преданный злостному умолчанию народный классик периода степенного «застоя»… Имперский непримиримый трибун времён сползания из благочинной совдепии – в тотальную нигилистическую либеральность… Лицо-бренд газет «День» и «Завтра», журнала «Наш современник»… Как и повелось для «усердно атакуемых официальным забвением» поэтов – до неприличия талантлив, окружён горсткой почитателей и толпами завистников-хулителей. Ну, и как водится на Руси – настоящее признание начинает порционно получать только лишь после смерти. Увы, жизнь-в-литературе подчиняется своим странным, пугающим обывателя законам! «Николай Тряпкин близок к фольклору и этнографической среде, но близок как летящая птица. Он не вязнет, а парит. Оттого в его стихах всегда возникает ощущение ликующего полета… Бытовые подробности в его стихах отзываются певучим эхом. Они дышат как живые. Поэт владеет своим материалом таинственно, не прилагая видимых усилий, как Емеля из сказки, у которого и печь сама ходит, и топор сам рубит. Но это уже не быт, а национальная стихия», — писал о нем другой великий поэт земли русской Юрий Кузнецов. В Центральном Доме литераторов состоялся Вечер памяти Николая Ивановича Тряпкина, организованный Комиссией по творческому наследию поэта при Московской организации писателей (председатель – поэт Сергей Соколкин).

Средний возраст выступающих – «немного за сорок», сидящих в зале – «хорошо за шестьдесят»… Собравшиеся сокрушались: ещё, мол, лет десять тому назад и Большого «цедеэльного» зала было мало – «люди с балконов гроздьями свисали». Но, справедливости ради, следует отметить, что зал хоть был и Малым, но такого скопления гостей не видел уже давно. Ажиотаж на уровне культурного шока: мест нет, люди переминаются в проходах, происходящее подвергается тщательной кинодокументализации (причём, в начале вечера – аж на целых четыре профессиональные камеры!) Позитивно-восторженные от встречи с истинной поэзией выступления – перемежаются с сурово-безрадостной констатацией нынешней «разрухи в головах» большинства трудоспособного населения. Тряпкин – фигура крайне неоднозначная, с многовекторными творческими порывами. «Он был и лиричным… и лукавым… и возвышенным, и даже – демонстративно грубоватым» — отмечалось на вечере. У Николая Ивановича вообще парадоксальная судьба. Поставлен многими исследователями и критиками в один ряд с Клюевым, Есениным, Рубцовым… Но не вошёл не только в Большую Советскую Энциклопедию, но и во многие более поздние словари. Довольно широко известен в мире, в 1992 году отмечен Государственной премией России … и упорно «не замечаем» до сих пор одиозными «поэтоведами» — как либералами, так и, как это не странно – тех, кто любит называться «патриотом». Сергей Соколкин, ведущий высокого собрания, рассказывал о знакомстве с Тряпкиным, о совместной литературно-революционной работе против «ползучей контры» в газетах «День» и «Завтра». Поделился забавным эпизодом из собственной биографии, когда из-за редакторской оплошности соколкинское стихотворение «Потому что я русский» ошибочно вышло в подборке стихов Тряпкина. С тех пор досадная путаница длится уже достаточно долго. (Например, с подобной «провальной неточностью» вышла книга «Горящий водолей»… И до сих пор появляются статьи, где данный стих именуется чуть ли не «визитной карточкой Тряпкина»). В отличие от большинства штатных литературных мероприятий, в этот раз зал «не устал» от выступающих. Подобного просто не позволил энергетично-брутальный Соколкин, удачно предварявший талантливо ораторствующих и витиевато «мемуарствующих» чтением замечательных стихов Николая Тряпкина. Запомнилось многое: «Нет, я не вышел из народа… из твоего крутого рода — не выходил я никуда!»… «Я заложил бы все свои стихи за первый стих из Нового Завета»… Или, например, вот такое трагическое стихотворение: «О Господь! Наклонись надо мной// Задичали мы в прорве кромешной// Окропи Ты нас вербной водой // Осени голосистой скворешней // Не держи Ты всевышнего зла// За срамные мои вавилоны // Что срывал я Твои купола // Что кромсал я святые иконы!» Николай Тряпкин в лучших своих произведениях выступает олицетворением народной Совести и Покаяния. И, с точки зрения столь модной нынче психологии – «обнажает бездны коллективного бессознательного». На протяжении всего вечера к микрофону подходили те, кто хорошо знал Тряпкина лично. …Сергей Куняев рассказал о первой встрече с поэтом (в 1981 году), заведя обстоятельный, но эмоциональный разговор о «бытовании русского поэтического слова»: «…Тряпкин… продолжатель уникального самоцветного направления в русской поэзии начала ХХ века – неокрестьянства … или «направления русского возрождения». В конце выступления – с выражением прочитал два тряпкинских стиха («Пусть я не тварь Господняя, но и не червь Земли…», «Проклинаю себя… и все страсти свои не приемлю») И, под занавес — изящно развил тезис об «отворении древних ключей, идущих ещё от Праруси…» …Профессор института мировой литературы Сергей Небольсин – клеймил «казённое литературоведение», которое умудрилось поднять на стяг и сделать чуть ли не «единственно приемлемым» скудоумное суждение, что, мол, «у поэтов, относящих себя к «почвенникам», к «деревенщикам»… имело место бездумное противопоставление города и деревни… в силу узости их кругозора…» Также доктор наук С.А. Небольсин сокрушался о том, что по чьей-то злой воле книг Тряпкина нет в общедоступном фонде Государственной Ленинской библиотеки. Рассуждал о «трудных путях российской интеллигенции» … и ностальгировал о неких «…разговорах в садике нашего института». …Критик Владимир Бондаренко, произвёл отсылку тряпкинского поэтического дара к древним сказителям, авторам песен и былин, что были любимы среди простого народа на Руси. Именно подобное, глубинно-народное, «традиционное» в лучшем смысле этого слова творчество и существовало на Руси в течение многих столетий. «Нельзя считать, что Тряпкин «вышел из фольклора» — он именно САМ представлял его собой» — отметил Владимир Григорьевич и привёл очень показательную тряпкинскую строчку: «…я и сам себе фольклор». Именитый критик проникновенно величал Тряпкина «Певцом русского Севера», выросшего и творившего в личутинско-рубцовско-абрамовских местах. Подобный упор на «стылые Севера» — стал уже хорошим тоном (и даже — неотъемлемой составляющей) при попытках подчеркнуть особую «народноукоренённость» и «заповедную естественность» литературного материала. Критик озвучил и выведенное им некое конспирологическое заключение, которое аккуратно укладывает творчество Николая Тряпкина в надмирно-возвышенную структуру Вечного Искусства. Мол, в самые тяжёлые, переходные времена российской истории прошлого века – в годины смут, промозглой духовной мглы и шатаний – русскому народу требовалась особая, предельно проникновенная поэзия. Способная служить как бы путеводной звездой души. В начале прошлого столетия России были посланы «свыше» Николай Клюев, Сергей Клычков и Сергей Есенин, а в конце «ужасного века» – Николай Тряпкин, Борис Примеров и Николай Рубцов. Владимир Бондаренко отметил также и одну удивительную деталь: «В самые жёсткие сталинские годы Тряпкин писал стихи о Боге, об иконах… и ведь их печатали!» Неслучайно многие стихи Николая Тряпкина, поднимающие «духовную тематику» стали проникновенными песнями и романсами. Скажем, одно из его самых известных: «А в скиту моём глушь, а в скиту моём тишь, А в скиту моём глушь, тишь. Только шорох страниц да запечная мышь[…] Затопляется печь. Приближается ночь. И смешаются — печь, ночь. А в душе моей свет. А врази мои — прочь. И тоска моя — прочь, прочь! Загорается дух. Занимается дых[…] Только шорох страниц. Да свечи этой вспых[…] А за окнами — снег, снег. Из-за тысячи гор. Из-за тысячи рек. Заколдованный снег, снег…» Хотя религиозность Тряпкина – очень личная, идущая в собственном творчески-выстраданном русле: «Небо и преисподняя в песни мои легли…», «Буду Господом наказан, буду дьяволом помазан… что за вера без хулы?» Сам поэт писал о себе следующим образом: «…вот такой-рассякой, необузданный!» (Риторический вопрос: а может ли Истинный Талант быть «обуздан»?) «Русский народ неоднозначен… и его гениальные представители так же широки, как и народ в целом» – подытожил Владимир Григорьевич Бондаренко фразой, достойной школьных учебников. И, завершая выступление, провозгласил тезис (видать – в порыве экзальтированных культуроведческих чувств), вызвавший бурную и неоднозначную реакцию в зале: «Даже если не будет самой России – поэзия Николая Тряпкина будет существовать в мировой культуре!» Сделанный акцент был понятен – всего лишь осторожная отповедь звучавшим в предыдущих выступлениях мелкособственническим и «мелкопочвеническим» причислениям поэта Тряпкина к узенько понятым национальным масштабчикам. И поползновениям к сведению Мирового (и Надмирного!) Творчества к куце-местечковому поделочному ремеслу из далёкой глубинки… или таёжной завалинки. Настоящий патриот Бондаренко, как и водится, обо всём, что касается русской цивилизации, мыслит межгалактическими масштабами. И потому – очень мягко, истинно по-интеллигентски, возмутился сугубо мелкоэтническим восприятием тряпкинского творчества как своеобразного «колорита а-ля русс», (таких вот раскрашенных на потеху туристам аборигенских деревянных бус). Разумеется, порыв национальной гордости во вселенском масштабе был истолкован многими присутствующими превратно. И, это не только гневный ропот оскорблённых в лучших ожиданиях присутствующих престарелых «как бы патриотов»… но и насупленные «ворчалки» некоторых дальнейших выступающих… «Вот, мол, уважаемый критик уверяет, что России не будет…» или «Вот тут кому-то очень хочется похоронить Россию…» — звучали едко-ехидные ремарки… Которые, впрочем, неизбежно заканчивались правильными, но бесплотно-дежурными лозунгами в духе «но пасаран»: «России – быть! Россия – вечна!» Да, просто нечего сказать! Если уж и Владимира Григорьевича Бондаренко, (автора обстоятельного и серьёзного исследования о творчества Тряпкина — статьи «Отверженный поэт», заявленной для серии «Пламенные реакционеры»), торопятся записать во «вражьи космополиты» … значит действительно – «всё обломалось в доме Смешальских!» …Интересным был спич поэта Алексея Шорохова, лауреата Премии Сергея Есенина. Во всяком случае – так глубоко на этом вечере ещё никто «не копал». Зацитировал на память строки Бродского об Ахматовой: «…обретший речи дар в глухонемой вселенной…» И перенёс цветастое «бродсковское» сравнение на обширное литературное наследие Николая Тряпкина. Алексей также озвучил изящную многоходовую конструкцию «поэт-чернь-народ» (приведя, для более наглядной иллюстрации, высказывание Александра Блока). Вывод был несколько пессимистичен: «…интеллектуальная и литературная чернь… не пускает истинных народных поэтов к своему народу!». …Аршак Тер-Маркарьян поведал о встречах в буфете ЦДЛ с Николаем Тряпкиным, Валентином Сорокиным, Анатолием Передреевым, Владимиром Цыбиным, Борисом Примеровым, Юрием Кузнецовым. Поделился собственным возмущением относительно невежества и безответственности редакторов, пустивших в эфир фразу «блондинистой» ведущей одной из передач Центрального российского телевидения: «Разве может человек с фамилией «Тряпкин» написать хорошую песню?» Столь туповато-убогии вопрошания «жёлтого Ти-Ви» были тут же наглядно и принародно отметены. Ведь выступления поэтов и критиков удачно разбавлялись выступлениями певцов и бардов, исполняющих песни на стихи Тряпкина. Особенно запомнились дружные музыкальные «заединщики» из Музыкально-поэтической студии Александра Васина-Макарова. Хотя, нельзя не отметить, что и тональность выступлений ораторов, и исполняемые музыкантами песни – отличались особой, «тряпкинской» грустью и были выдержаны, в основном, в сдержанном миноре. Что, вообще-то, и понятно… Ведь Тряпкин умер слишком показательно для настоящего поэта – в традиционной нужде и одиночестве. Непонятый в семье (в последние годы родственники не давали ему ни пользоваться холодильником, ни «стучать» на пишущей машинке). Пренебрежительно забытый более удачливыми собратьями по перу. Единственными людьми, кто помогал Тряпкину в последние годы жизни – стали сотрудники газеты «Завтра» (они же – и соратники по «Литературе русского Сопротивления»). Но и они, увы, не смогли его уберечь. Николай Иванович Тряпкин ушёл из жизни в период своего творческого расцвета, хмуро забрав с собой до конца невостребованный судьбой поэтический дар. …Сегодня его именем названа улица и библиотека в подмосковном посёлке Лотошино, где он прожил большую часть жизни. Неслучайно на вечере произнёс пламенную речь Глава Лотошинского района, Анатолий Анатольевич Лютенко. «Обидно!» – сокрушался подмосковный чиновник – «Даже в небольшом посёлке Лотошино при жизни Николая Ивановича знали лишь немногочисленные местные интеллектуалы». Теперь, наконец, справедливость объявила о начале неспешного пути к своему торжеству. Лотошинские школьники изучают творчество Тряпкина на уроках литературы, его знаменитый земляк и тёзка, скульптор Селиванов готовится ставить в посёлке памятник поэту. Кстати, насчёт воздвижения «рукотворного памятника» Николай Тряпкин писал ещё при жизни. И, прямо таки — пророчески звучат те его шутливые строки: «Господь……… … кричит: «Стихи давай! …И в твоем родном районе Я скажу в любом дому: Дескать, Тряпкин – в пантеоне, Ставьте памятник ему…» Очень жаль, конечно, что признание поэтического дара начинает потихоньку приходить лишь после целого десятилетия со дня смерти поэта… (Да и то, в соответствующей мере – пока что в масштабах двадцатитысячного посёлка). Хотя – глаза боятся, а руки делают. Земляки Николая Ивановича начинают деловито обустраивать для остального мира творческое наследие поэта. Кроме запланированного стоячего изваяния на некогда родной улице, успешно проведён Первый Всероссийский поэтический фестиваль имени Н.И.Тряпкина (с присуждением одноимённой премии). В ближайшее время ожидаются «Лотошинские Дни поэта», литературные чтения и музыкальные вечера. В планах местного районного руководства – организация экскурсий, своеобразного культурного паломничества в Лотошино. А также создание специализированных интернет портала, в которых в круглосуточном режиме работала бы «литературная гостиная». Хотя – данные планы имеют не только виртуальное воплощение. Глава района, Анатолий Лютенко, уже обнародовал планы по созданию (совместно с Комиссией по наследию поэта) еженедельных культурных «минифестивалей» в Москве, а также в Лотошино и других центрах Московской области.

Видя столь заразительный народный порыв на местах – наметились значительные подвижки и в Первопрестольной. Комиссия по творческому наследию Николая Тряпкина всерьёз взялась за дело. И одна из первых акций – состоялась прямо здесь же, на Вечере памяти поэта. Глава Лотошинского района торжественно получил из рук Сергея Соколкина, Председателя комиссии — Орден Владимира Маяковского. И ещё диплом за подписью Председателя Правления Московской городской организации писателей – Владимира Бояринова. Остальные «ответные столичные меры» – не за горами… Это широкая издательская деятельность – выпуск как отдельных сборников, так и полного собрания сочинений поэта; обнародование исследовательских материалов по его творчеству, проведение статусных международных конференций и симпозиумов; учреждение общественной Медали имени Тряпкина, именной стипендии для студентов творческих вузов… даже дух захватывает! …Дай нам всем Бог дожить до этого прекрасного времени – эпохи воздаяния народной любви настоящим талантам Отечества… и грядущего российского культурного Ренессанса! Дмитрий Силкан, (Секретарь комиссии по наследию Н.И.Тряпкина при МГО СП России)   СЕРГЕЙ СОКОЛКИН Потому что я русский или плагиат наоборот После многолетнего отсутствия в литературе, восстанавливаясь так сказать в литературных правах, отнес я недавно стихи в журнал «Наш современник», автором коего являюсь уже лет пятнадцать. Первую мою подборку «дал» еще Геннадий Касмынин. А последнюю — «великий и неприступный» Юрий Кузнецов – за месяц до своей смерти – в октябре 2003 года. Теперь «стихами занимается» Сергей Куняев, ему я и отдал свои творения. И вот через некоторое время звоню ему, чтоб узнать о судьбе публикации. И слышу в трубке взволнованно-возмущенный срывающийся голос Куняева-младшего: — Серега, у меня к тебе очень серьезный разговор. Как ты мог дать в журнал со своими стихами одно из лучших стихотворений позднего Тряпкина!? Я, как говорится, чуть со стула не упал. Во многих вещах меня упрекали в жизни. За многое ругали. Но такое! Уж в чем-чем, а в плагиате меня еще ни разу не обвиняли. Даже в шутку. Моему возмущению просто не было предела. Я тоже начал «закипать» в трубку. Но, собрав волю в кулак, все-таки спросил: — Сергей, о каком хоть стихотворении идет речь? — Как о каком, о стихе «Потому что я русский». Я его, кстати, на четырех каналах телевидения читал….. Тут уж моему ликующему возмущению просто не стало конца и края… — Да ты что, это же мое самое любимое, самое известное стихотворение. Это моя «визитная карточка». Оно у меня несколько раз было опубликовано – и в газете «Завтра», и в «Аль-Кодсе», и даже в собственной книге. Только вот в журналах и альманахах не публиковал. Кстати, и подборка в «Завтра», и книга вышли с предисловием Николая Ивановича Тряпкина. Я его (стихотворение) и на вечерах газеты, и на своих собственных вечерах читал (в ЦДЛ, ЦДРИ, Славянском центре и т.д.). И даже перед депутатами в Госдуме. Оно и в Интернете на нескольких сайтах есть, в частности, — на сайте «Поэзия сопротивления». А в рубрике «Песни Русского Сопротивления» под названием «А.А.Проханову» много лет распространяется на дисках и кассетах – в патриотической среде. И мне даже один батюшка рассказывал, что в некоем монастыре монахи его наизусть учили. Ну, и меня, конечно, гордость и радость по этому поводу разбирала. А тут вдруг меня лишают авторства. Пусть даже в пользу великого поэта, моего старшего друга, которому я обязан двумя статьями обо мне, предисловием к книге стихов «Ангел в окровавленной слезе» и рекомендацией в Союз писателей России в 1994 году. Получается такой — плагиат наоборот. Я слышал, что некоторые личности приписывают себе чужие произведения, выдают их за свои. Это дико, но понять это можно, как вора, крадущего дорогую картину или слиток золота… Но чтобы наоборот, — свои стихи вставлять в чужие книги, это уже модернистские извращения какие-то… А Куняев тем временем продолжал: « Я его и в посмертный сборник лучших стихов Н.И.Тряпкина «Горящий водолей» включил… «И полилась печальная беседа»… Оказывается книга вышла в 2003 году(!) (а я пять лет! об этом ничего не знал) в издательстве «Молодая гвардия» в серии «Золотой жираф». И сейчас стоит на полках любителей поэзии и многих библиотек страны. И я вспомнил, как это все начиналось… А начиналось все с подборки во все той же – любимой Тряпкиным газете «Завтра», где он и публиковал все свои новые стихи. И где я тогда служил завотделом поэзии. Был апрель 1995 года. Тряпкину, как и всему народу, жилось очень тяжело. Плюс ко всему атмосфера в собственной семье была очень напряженная и гнетущая (дочь поэта вышла замуж за человека, далекого от поэзии, от культуры в целом). И Николай Иванович стал просто лишним человеком, от которого, по его словам, просто хотели побыстрее избавиться, мелочно не разрешая пользоваться холодильником, заходить на кухню и т.д. А тем более «стучать» на пишущей машинке. И Николай Иванович приносил мне стихи, написанные «от руки» его аккуратным, почти каллиграфическим почерком. И, заикаясь, виновато говорил: «Вот, Сережа, опять – от руки». Я его успокаивал, говорил, что ничего страшного, что я сам отпечатаю. Печатал, приносил в редакцию. И стихи «выходили». Замечательные – великие стихи. Боевые! И вот в этот раз я, как всегда, отдал стихи в секретариат – в набор, но «вычитать» полосу по каким-то причинам не смог. И вот выходит газета № 17(73) за апрель 1995 года. Я прихожу на планерку, а там – скандал, крики. Тринадцать лет прошло, а я до сих пор помню… Проханов лишил меня премии, Бондаренко наговорил обидных слов о редакторском непрофессионализме. А я, главное, ничего не могу понять. Тут мне показывают свежую газету с подборкой стихов Тряпкина, которая (подборка) называется «Потому что я русский» и заканчивается двумя моими стихотворениями, и последнее из них, одноименное названию подборки, посвященное А.А.Проханову. Я чуть не расплакался от обиды, возмущения и собственного бессилия что-либо переделать. И, главное, что я не мог понять, как оно там оказалось. А Бондаренко еще и масла в огонь подливает… — Ты понимаешь, что ты наделал. Ведь начнется путаница. Литературоведы и биографы Тряпкина будут вставлять эти стихи в его книги… А что скажет Тряпкин… Купи бутылку коньяка и езжай к нему, извиняйся… Опровержение мы, конечно, дадим, но… Увы и ах!… Тряпкин, кстати, оказался единственным человеком, кто только посмеялся и сказал, подбадривая меня: «А что, мне очень понравилось, я под каждым словом подписываюсь. Очень хорошие стихи. У меня давно не было таких мускулистых молодых стихов. Очень жалко, что не я их написал…» Бутылка была благополучно выпита, Николай Иванович по моей просьбе спел несколько своих замечательных стихов, включая трогательную «Гагару», я в ответ прочитал «наше общее»- «Потому что я русский». Его «домашних» дома не было и мы засиделись. Поздним вечером я уехал домой. Опровержение вышло в одном из следующих номеров. И я благополучно забыл об этом. Но самое смешное, что об этом, как оказалось впоследствии, забыл и литературный критик Владимир Бондаренко, написавший, кстати, литературный портрет «отверженного поэта» Николая Ивановича Тряпкина. Куняев продолжает: «Когда я стал собирать эту книгу стихов, я, естественно, обратился в газету «Завтра», так как Тряпкин в последние годы публиковал стихи только в «Завтра» и «Нашем современнике». И Бондаренко дал мне все газетные номера с Тряпкинскими публикациями. Но он мне ничего не сказал про этот казус-скандал…» Забыл, видимо, подумал я, много лет прошло все-таки… Я лихорадочно носился по книжным магазинам и нашел-таки эту шикарно изданную книгу с глубокой, мудрой вступительной статьей Сергея Куняева, с большим знанием и любовью написавшим о творчестве нашего великого русского поэта – нашего современника. И на странице 351 стояло ОНО. Мое стихотворение. Ощущение, надо сказать, очень странное. И ревность. И гордость. И дурость… Есть только одна ошибка. В книге стихотворение датировано 1995 годом, видимо, по газетной Тряпкинской публикации. А написано мною оно было 10 апреля 1994 года. И в том же «Завтра», и в моей книге опубликовано в том же – 1994 году. Его, кстати, особо отмечал в статье обо мне 1994 года поэт Борис Примеров, откликаясь на выход моей книги «Ангел в окровавленной слезе». А в еще более ранней статье, опубликованной в «Литературной России» в 1993 году, тот же Примеров целиком цитирует второе стихотворение – «На могиле», попавшее в Тряпкинскую подборку в газете «Завтра» (хорошо, что хоть оно не попало в Тряпкинскую книгу, хотя, пожалуй, немного обидно, — оно, что хуже?…) Теперь эта яркая толстая книжка стоит на моей книжной полке – как некий символ, как, можно сказать, общее детище… Даже хочется иногда отчеканить, или, нет, лучше закричать, высунувшись в окно: — Попробуйте теперь сказать, что я не классик!… Но казус, – он на то и казус, чтобы иметь продолжение. В сентябре сего года литературная общественность России широко праздновала 75-летие своего литературного начальника – Председателя правления Союза писателей России Валерия Николаевича Ганичева. Празднества проходили и на Суворовской площади, и в Центральном Доме Литераторов. Были даже сняты некие фильмы-клипы о Ганичеве, которые были показаны и там, и там. И, как говорится, по законам жанра – и там, и там в фильмах этих звучало «лучшее стихотворение позднего Тряпкина» — «Потому что я русский». С момента издания моей последней книги – при помощи Зураба Церетели в 1994 году прошло уже четырнадцать лет. И уже давно пора издавать новую. И книга сама уже написана. Даже две. Денег вот только пока нет на их издание. Но когда деньги будут, я бы очень хотел издать ее в том же издательстве – «Молодая гвардия». Попросить бы Сергея Куняева написать вдумчивое, как он умеет, предисловие. И «упереть» у Н. И. Тряпкина одно стихотворение. Любое. Чтобы счет был – «один –один»… Думаю, кстати, что Тряпкин был бы единственным, кто бы не обиделся и не возмутился, а по-детски рассмеялся и пропел: Дорогой ты наш поэт! Все тебя мы славим И за каждый твой куплет По поллитру ставим.   * ВЕЧЕР ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПОЭТА БОРИСА ПРИМЕРОВА   Вечер был проведён Дискуссионным Клубом «Русский Космос», Комиссией по литературному наследию Б.Т.Примерова при СП России (Председатель Сергей Соколкин) совместно с вдовой Поэта, поэтессой, Надеждой Кондаковой. В Малом зале ЦДЛ присутствовали родственники и друзья Поэта. Падший ангел, отбывший свой срок или пророческая тишь 1 Мы познакомились в сентябре 1987 года в его московской квартире около метро «Красносельская». Мне несколько дней назад исполнилось 24 года. Я стал студентом первого курса Литературного института им. Горького СП СССР вместе с его сыном Федором. Федор, как и отец (и жена поэта – Надежда Кондакова), писал стихи. И все они очень трепетно, с интересом относились к чужому творчеству. А незадолго до этого Федор, взяв мои вирши, отнес их отцу. И вот я приглашен в гости к Поэту… Дверь мне открыла Надежда Кондакова, проходим в гостиную, где накрыт стол… И первое, что бросается в глаза и как-то придавливает тебя к полу, это книги. Тысячи книг. Они везде. Их нет разве что на потолке… Книги по истории, философии, культуре, поэтические сборники, книги прозы, энциклопедии, справочники. Старые книги в кожаных переплетах и новые. Массивные собрания сочинений и дешевые сборники в мягких обложках… Как я узнал потом, почти все свои деньги от гонораров Борис Примеров тратил на книги, среди которых встречались и очень редкие, был завсегдатаем букинистических магазинов и книжных лавок. Этот замечательный поэт был еще и энциклопедически образованным человеком, был великим книжником, любителем и знатоком отечественной истории и философии. На полках стояли труды по истории Карамзина, Татищева, Костомарова, Ключевского, Забелина. У него были почти все авторы и философы, изданные в «Литературных памятниках»… Из смежной комнаты выходит, прихрамывая, веселый, очень необычного вида человек в белой навыпуск рубахе, лохматый, с черной бородой. Внешне что-то среднее между Велимиром Хлебниковым (как он представлялся мне благодаря его стихам) и Емельяном Пугачевым, — только с очень добрыми, печальными глазами.

Практически такой, каким изобразил его на картине в образе «Русского Икара» Илья Глазунов …Вышел. В руках какие-то книги… — Ну здорово, Сереженька дорогой! А ты это читал?… А это?… А это?… Я, бывший провинциал-свердловчанин, ничего этого, конечно, не читал. И Борис Терентьевич, все понимая, начинает очень легко и весело рассказывать мне и Федьке (как он его называл) о Леонтьеве, Трубецком, Федорове. И потом, уже за столом, продолжая говорить о великих русских мыслителях, переключается на великих державников, — говорит о величии Александра Третьего, о гении Петра Первого, о мудрости Сталина. И вообще, подводит он итог своим мыслям, России, русскому народу нужна монархия, нужен человек, который бы знал и, главное, искренне любил свою Родину, ее традиции и верил в ее предназначение. И обязательно верил бы в свой народ. На мой наивный вопрос, а как быть с Лениным, взял с полки один из томов пролетарского вождя и показал мне телеграммы и распоряжения последнего о «мешочниках», оккупировавших железнодорожный состав, который в данный момент потребовался большевистскому правительству (не ручаюсь за точность пересказа – С.С.). «Великий гуманист» приказывал их всех расстрелять… Но никогда Примеров не был антисоветчиком в том смысле, в каком это слово употребляют уезжающие «за кордон» господа-эмигранты. Он понимал разницу между Лениным и Сталиным, между Советами Ленина и поздними Советами брежневского времени. И уж точно, никогда бы он не оставил Родину. Даже думать об этом смешно. И напишут деревья Ночные стихи. Как напишут не знаю, Но напишут про грусть, Что вошла навсегда В мое сердце, как Русь. Без нее нет поэта, Песни собственной нет, Вот и все, Умираю… Разбудите рассвет. Или такое… Я Русь люблю! А кто не любит?! Но я по-своему, и так, Что слышат всю Россию люди На песенных моих устах. Я к Дону вышел, И отныне В неподражаемом числе Необходим я, как святыня, Одной-единственной земле! И я не жажду поцелуя, Я сам, как поцелуй, горю. И нецелованным умру я, А может, вовсе не умру. И он был прав. Никогда он не умрет ни в литературе, ни в наших русских душах. Поэт и старинный друг Примерова, Владимир Цыбин, писал, что «Примеров был один из тех редких людей, кого Бог поцеловал на творчество». У него нет ни одной сконструированной, не гармоничной, выдавленной из себя строчки. Слова то парят в воздухе, как орлы, то порхают, как бабочки, переливаясь и создавая яркие образы. Он никогда не был литературен, он всегда был поэтом от земли, он черпал вдохновение в родном воздухе, в родной степи… Кто нюхал степь, вдыхал поля, Подошвами пыля, Тот без труда найдет шмеля, И даже след шмеля. 2 Такой поэт мог появиться только в золотую пору «застоя», когда перестала бешенными темпами развиваться промышленность, тормознулась, покрывшись жирком, научная мысль (воплощаемая, в лучшем случае, на Западе…), но зато буйным цветом, как крапива и лебеда, стала разрастаться народная литература. Именно только тогда мог появиться поэт-певец, свободный от воспевания «Казанского университета» и «Лонжюмо», «Секвойи Ленина» и «Братской ГЭС». Поэт воспевал то, чем жил, в чем жил, чем дышал. Он гармонировал с природой, любил ее, и она отдавала ему, как любимая женщина, свое тепло, свои запахи, свою тайну. Именно только тогда, полностью доверяя и доверяясь своему времени, человек мог быть настолько гармоничен с природой и эпохой. Думаю, что в ближайшее столетие такое, к сожалению, не повторится. Ведь «покоя на русской земле, — как писал Примеров про мое творчество, — уже никогда не будет. И требовать от художника, рожденного в грохоте железного часа, того, чего нет вокруг, невозможно». 3 Борис Терентьевич Примеров родился 1 июля 1938 года в Ростовской области, в станице Матвеево-Курганской, чуть севернее Азовского моря, в семье казаков. Мать его – украинка, была из рода казачьей знати, из-за чего почти вся семья погибла в годы гражданской войны. Отец его учился в кадетском корпусе, а после революции стал боевым офицером Красной Армии. Но «его, как сына раскулаченных родителей, к тому же женатого на представительнице «бывших», исключат из партии и уволят из армии», писал в своей автобиографии Примеров. В семье, кроме него, были еще двое братьев и старшая сестра. Детство поэт провел на Дону в станице Мечетинской среди степей, небылиц, фантазий и преданий, среди «еще жившего в быту украинского и южнорусского фольклора». Мать поэта прекрасно пела. «До сих пор чувствую, как во время пения, правдивого и полыхающего свежестью голосовых красок, у меня перехватывало дыхание», — вспоминал Борис Терентьевич. И, конечно, уже тогда, в детстве, в его жизнь вошли книги и воспитали в нем «филолога по душе и призванию». Именно там, в Мечетке, Примеров был очарован своим земляком Михаилом Шолоховым. Запоем читал и перечитывал «Тихий Дон», всю жизнь любя это произведение и не уставая восхищаться им и его автором. Он часто цитировал наизусть куски из романа, восторгаясь метафоричностью и образностью произведения. И конечно же, любимым поэтом Примерова был великий русский «песельник» Сергей Есенин. Они оба выросли в народной среде, в сельской местности – среди лесов и трав, бабочек и шмелей, песен и народных преданий. Оба почитали природу как «живую и разумно действующую». Оба были мудры действительной народной мудростью, облекая ее в живые художественные формы. Ведь настоящему художнику свойственно образное восприятие мира, очеловечивание, обожествление его. Степь, спокойная, как лебедь, Мой избыток синевы, Зацелованная небом, Прошуми в густой крови. Ах, не я ли был той былью В беспокойной славе гроз, Где седую грусть ковылью На ладонях к сердцу нес… И впоследствии критики неоднократно ставили Примерова в ряд поэтов «есенинского типа», даже предсказывая ему славу «князя русской песни». Среди других любимых поэтов Борис Примеров всегда отмечал М. Цветаеву, Н. Гумилева, Б. Пастернака и П. Васильева. Писал, что «между этими силовыми точками лежит мое магнетическое поле поэзии». Ну и конечно, он боготворил Пушкина. Помню, как всегда восхищался Некрасовым, цитируя, например, такую строчку – «Савраска увяз в половине сугроба». Всегда говорил, что просто литератор написал бы — «увяз в сугробе», а в «половине сугроба» мог написать только настоящий поэт с настоящим объемным зрением. Он ведь и сам был таким поэтом. Его стихи объемны, шершавы, они благоухают степью и ветром, они родные. Можно там щекою потереться О дожди, идущие от туч, Вытереться, как о полотенце, О мохнатый предрассветный луч. Так не напишет пришлец, так можно писать только о родном, о своем. Это та самая непридуманная народная поэзия, то, что называется культурной самобытностью, самостийностью, то, что растет из народных глубин, что передается с молоком матери, что нельзя найти, сделав революцию или завоевав, покорив чужую страну. Такой взгляд, такое ощущение выращиваются веками и бережно передаются по наследству. Я не стесняюсь, я – мужик, Мужицкий у меня язык… ………………………….. Он мудр, как богатырский сон, — Что с ним в сравненье – Соломон?! Живая эта речь как миф, — Что с ней в сравненье – Суламифь?! ……………………………………… И падала, как капля с крыш, Его пророческая тишь. Да это передается только по наследству. Но не кому попало. А избранным, лучшим, великим… Почему всегда так ревниво, намеренно принижая талант Примерова, смотрели на него эстетствующие либеральные да и патриотические литераторы? Он был естественен на этой земле, а они нет, он был нужен этой земле, а они нет. Сегодня все необычайно звонко, Неудержимо в сердце, в голове, Заглавных букв степные жаворонки Стоят высоко в талой синеве. На ста ветрах стоят, на мир глазея Так, что с ветвей срывается листва, — Они мои. Я тайной их владею, Я на полет им выдаю права… Вот так! Какая мощь! Сколько воздуха, силы и ни одного лишнего слова! Он волхв, он кудесник, он выдает права! А они выученные ремесленники. Он первичен, первороден, а они… Через десять лет их вообще никто не вспомнит. Правда, наплодят, понараздувают других резиново-пластмассовых литераторов с такими же штампованными полиэтиленовыми душами. Потому что кому- то очень не хочется чтобы русский гений, русский огонь грел, освещал и освящал русский космос, русское бытие. А он родился для этого, он жил с этим и этим. И только для этого. Родина была и его Путем и его Целью. А инструментом – Слово и Песня. Без Родины он потеряет Песню, а без Песни – Жизнь. Так и случится потом, а пока… Иссохшие уста – и только, Глаза тоски – невмоготу… И степи, серые, как волки, Крадутся к мертвому пруду, Где на краю, в краю безвестном, В репьях, во рву, На самом дне, Всего на расстоянье песни Лежу от жизни в стороне. 4 Борис Терентьевич очень любил рассказывать о своей жизни, об ушедших друзьях – о Н.Рубцове, об А. Вампилове, об А. Передрееве, В. Соколове. С Николаем Рубцовым он поступал вместе в Литературный институт, вместе учился, жил в одной комнате, даже опекал его, вечно бездомного и безденежного. По поводу стиха «В горнице моей светло. Это от ночной звезды. Матушка возьмет ведро, Молча принесет воды…» говорил, — Ну что это такое, это же надуманно, зачем же он матушку по ночам за водой посылает, лучше бы сам сходил, к тому же утром, — удобней. Хотя, конечно же, любил и это стихотворение Рубцова и другие. Еще, смеясь, рассказывал, что они с Рубцовым обменяли его писательский билет на несколько бутылок водки, когда не было денег…Он очень любил Рубцова и по праву друга один из немногих поехал в Вологду на похороны рано ушедшего поэта. А ведь в то же время по тем же литинститутовским коридорам ходил еще один отечественный богатырь, самовлюбленнейший русский гений Юрий Кузнецов. Представляю, насколько был спрессован там воздух, как, сталкиваясь, высекали искры-молнии силовые поля этих титанов. Кстати, с Кузнецовым отношения у Бориса Примерова были очень непростыми. Они явно ревновали друг к другу. Кузнецов стал известным значительно позже Примерова и всегда искренне удивлялся этому. Примерова же задевали вечные разговоры поэтов и критиков последнего времени о Кузнецове. Не мог он принять и Кузнецовскую жесткость и заносчивость, типа – «Звать меня Кузнецов. Я один, Остальные – обман и подделка» или «Я пил из черепа отца». Однажды, увидев у меня в руках только что подаренную мне Николаем Ивановичем Тряпкиным книгу, лукаво улыбаясь, заявил: «Разве у настоящего поэта может быть фамилия – Тряпкин?! То ли дело – Вознесенский, Рождественский…, — но увидев мой недоуменный взгляд, рассмеялся, — фамилии-то у них есть, а главного нет. А Тряпкин – глыба!» А Александр Вампилов даже был шафером на их с Надеждой Кондаковой свадьбе. Очень ценил Борис Терентьевич произведения В. Цыбина и А. Передреева, А. Прасолова и П. Мелехина, А.Еранцева и А.Зауриха, считая, что основная заслуга его поколения в том, что оно первым (еще до «деревенской прозы») «обозначило болевые точки времени, утрачивающего, разрывающего корневую связь с землей, с заложенными в ней нравственными началами, с вековыми традициями русской жизни». Околица, родная, что случилось? Окраина, куда нас занесло? И города из нас не получилось, И навсегда утрачено село. (А. Передреев) Меня все терзают грани Меж городом и селом. (Н. Рубцов) В такую же безлунность У поля без следа Всю молодость, всю юность Украли города. Я сам умчался в город За славой. И с тех пор Во мне убила скорость Пространство и простор. Ни августа, ни мая, Где небо? Где земля? Ах, что-то я теряю, Не самого ль себя? (Б. Примеров) Но при этом поэт печалился, что «мы своими искренними порывами не сумели спасти красоту…Шестидесятые годы, на гребне которых мы вылетели из гнезда, быстро кончились. Началось повсеместное бурное восхваление невидимых, но тем яростнее декларируемых успехов. И на этом фоне кто-то из нас замолчал, кто-то с головой бросился в переводы, кто-то запил, сломался, совсем ушел из жизни…» Вот тут, пожалуй, и начинается реальная трагедия страны и реальная трагедия поэта, предсказанная им еще в юношеских стихах. Не поэтому ли я в запале Новом, как безумный бубенец?! У меня веселое начало И почти трагический конец. 5 Уже со времени начала Перестройки Примеров, который вроде как должен был бы радоваться переменам, происходящим в стране, не находил себе места. Он чувствовал, что происходит что-то непоправимое. Он понимал, что в СССР, несмотря на все идеологические догмы, жила еще его крестьянская народная Россия, был жив уклад его предков, его русский язык. А с Перестройкой началось не возрождение его Родины, а продолжилось интернациональное убийство России, стирание ее особых, неповторимых черт. С экранов телевизоров хлынули чужебесие, духовная и плотская пошлость. Начался развал армии. А разваливая СССР, разваливали не коммунизм, а Великую Российскую Империю. И линия разлома прошла через сердце поэта. После 1991 года, после развала СССР, развала-раздела-развода Союза писателей на враждующие лагеря (поэт, виновато улыбаясь, с горечью говорил, что, мол, у меня в доме три Союза писателей, я – в одном, жена – в другом, Федька будет в третьем, когда институт закончит…), Примеров на время потерялся, замолчал. И даже, как будто оправдываясь, как-то сказал мне, что ничего, у меня уже бывало такое, я несколько лет не писал, но, надеюсь, что слова придут ко мне, вдохновение вернется… И оно вернулось. Это совпало с появлением Прохановской газеты «День», где Примеров стал постоянным, самым желанным автором. Конец весны 1992 года. Меня, после окончания Литинститута, берут заведовать отделом культуры, а потом уже и поэзии – газеты «День». И мы уже начинаем встречаться с Примеровым в редакции «Дня» и «Литературной России», куда он приносит свои стихи или просто так заходит поговорить, поделиться своими мыслями, обидами, горестями. Борис Терентьевич начинает посещать сборы оппозиции, патриотические митинги и шествия. Он – поэт крестьянской корневой России выступает против развала интернационального коммунистического государства, потому что видел в этом не наносное, поверхностное (борьбу с КПСС, КГБ, с бюрократами), а главное, – видел в этом попытку международных сил добить его Великую Державу, Российскую Империю, которую не смогли добить большевики-интернационалисты первого созыва, остановленные Сталиным и 1937 годом, практически совпавшим с годом рождения самого поэта. И он уже не обращал внимание на детали, на вещи, которые раньше осуждал или не принимал, он всем большим и пронзительным сердцем поэта встал на сторону гонимых и обездоленных, на сторону социального равенства и национальной гордости, в отличие от «гимнописца», всяческих Героев, лауреатов Ленинских и Государственных премий, авторов «Братских ГЭС» и «Писем в тридцатый век», «Лонжюмо» и «Казанских университетов», призывов «Коммунисты, вперед!» и «Говорите по-советски». Он встал плечом к плечу с Николаем Тряпкиным, Юрием Кузнецовым, Валентином Сорокиным и Валентином Распутиным. Он, несмотря на возникшую к нему неприязнь некоторых либеральных писателей, стал публиковать свои пронзительные русские стихи в имперской газете «День», даже как-то по-детски бравируя своим выбором, своей дерзостью и своей храбростью. Было такое впечатление, что атмосфера газеты, ее менталитет, ее государственный дух частично возмещали ему отсутствие воздуха Родины в Москве, возмещали отсутствие рядом донских просторов, крепкого казачьего локтя, так необходимых ему в то тяжелое (и в прямом и в переносном смысле) время. В страшные смутные октябрьские дни 1993 года, когда народ поднялся против антинародной ельцинской клики ( а не за Хасбулатова-Руцкого, как это хотели представить некоторые Западные СМИ и поборники режима), мы, журналисты «Дня» были в Белом Доме, описывая происходящее, наивно надеясь на победу оппозиции и, конечно, в глубине души не веря мрачным прогнозам аналитиков…Как мы жестоко ошибались! И все эти дни мы встречали на баррикадах вблизи Белого Дома хромающего бородатого ангела с глубокими печальными глазами – великого поэта Бориса Примерова. Он всегда подходил, улыбался и говорил: «Здравствуй, Сереженька! Наше дело правое, победа будет за нами!» И ведь он был прав. Несмотря ни на что, мы победили. Победили себя, свой страх, свое малодушие. А он, он написал такие стихи, благодаря которым перед ним умолкают многие предыдущие десятилетия и расступаются грядущие века. 6 Он очень сильно переживал поражение оппозиции, физически ослаб, даже постарел. Но стихи писать не перестал. К тому же 5 февраля 1993 года у него родилась внучка Василиса, которую он безумно любил, лелеял, ходил с ней гулять. Мечтал научить ее (как и ее маму – Лену) писать стихи и создать творческую династию Примеровых. Он говорил: «То, что не получилось у меня, получится у нее». Он продолжал приходить к нам в редакцию газеты, правда, теперь она, после разгона Парламента и разгрома «Дня», называлась уже редакцией газеты «Завтра», хотя смысл и суть ее абсолютно не изменились. Продолжал публиковать стихи, оставаясь таким же добрым и отзывчивым человеком. Когда мне в 1994 году потребовалась рекомендация в Союз писателей, с радостью согласился написать ее, и еще дважды откликнулся на выход моих книг статьями в «Литературной России» и «Завтра», а прочитав мои стихи о Святогоре, тут же посвятил мне стихотворение «Микула». А потом и еще одно – «Мы забываем нежные слова». И очень радовался, видя, что мне это приятно. Я часто бывал в их с Надеждой Кондаковой квартире и на даче в Переделкино. Примеров, как и моя Родина – Россия, не переставал меня постоянно удивлять своим могучим, былинным внутренним миром, несмотря на свою внешнюю бесхозность и неприбранность. Он ведь с юности напоминал людям блаженного, многие чурались его, милиционеры на улице часто останавливали, принимая за пьяного или бомжа. А он и был «блаженным», блаженным в религиозном смысле этого слова, высказывающим правду прямо в глаза царям и тиранам – ярко, образно, громко. Да так, что запоминалась она надолго. 7 Как-то в начале весны 1994 года он пришел ко мне домой с небольшой папкой, сказав, что там у него черновики новых стихов, и он хочет опубликовать их (стихи) в нашей газете, но отпечатать их сам не смог (то ли машинка сломалась, то ли случилось еще что-то, уже не помню). Попросил, чтобы я ему помог. Я стал разбираться в его каракулях (надо сказать, что почерк Бориса Терентьевича напоминал его самого), а он мне помогал. Так мы и сидели, черкали прямо поверх черновиков, чтобы мне потом было удобно печатать. А какие были стихи! Шедевры, лучшие стихи позднего творчества Примерова – «Молитва», «Прощальный диптих», «Весна темная», «Когда паду я костным трупом», «Еще немного слов» и другие, однозначно ставшие впоследствии классикой русской поэзии, одним из символов сопротивления ельцинизму. Боже, который Советской державе Дал процвести в дивной силе и славе, Боже, спасавший Советы от бед, Боже, венчавший их громом побед. Боже, помилуй нас в смутные дни, Боже, Советскую власть нам верни! Властью тиранов, Тобою венчанных, Русь возвеличилась в подвигах браных, Стала могучею в мирных делах – Нашим на славу, врагам же на страх. Боже, помилуй нас в горькие дни, Боже, Советский Союз нам верни! ……………………………………… Стонет измученный грешный народ, Гибнет под гнетом стыда и невзгод. Боже, лукавого власть изжени, Боже, империю нам сохрани! («Молитва», 1994) Потом была еще одна крупная публикация его стихов. Но Бог молчал, а поэт мучался, страдал, боролся. И душа русского поэта не выдержала. 5 мая 1995 года в 6 часов утра у меня дома раздался телефонный звонок, и голос Федора Примерова, сына поэта, мрачно отчеканил в трубку: «Сергей, случилось непоправимое, Борис Терентьевич покончил с собой!» Поэт повесился на своей даче в Переделкино, оставив предсмертную записку: «Три дороги на Руси: я выбираю смерть. Меня позвала Юлия Владимировна Друнина… Неохота жить с подонками: Лужковым и Ельциным. Опомнись, народ, и свергни клику… такого не было и не будет на белом свете». «Страшно проклятье поэта, ибо он, хотя и блудное, но дитя Бога», — сказал на прощании с Примеровым Владимир Цыбин. «Чтобы убить народ, надо убить его поэтов», — любил повторять сам Борис Примеров. Читателю судить, сбылось ли проклятье поэта властителям России, услышали ли они его, и, главное, услышала ли его Россия, сделала ли какие-нибудь выводы… Он ушел тихо и гордо, не жалуясь и не плача, сказав своему старому другу: «Ты еще увидишь, что я бесстрашный». Замечательный русский писатель Владимир Солоухин, первый Председатель Фонда Храма Христа Спасителя, первый в последствии отпетый Патриархом в восстановленном храме, когда я готовил страницу в газете «Завтра», посвященную Борису Примерову, сказал мне на диктофон: «Тому, кто в полной мере осознал, принял близко к сердцу то, что произошло со страной, с народом, тому жить практически невозможно…Ушла Марина Цветаева, ушла Юлия Друнина, ушел Вячеслав Кондратьев, ушел казак-поэт Борис Примеров. По-моему, их нельзя ни винить, ни осуждать. Я бы даже не считал их самоубийцами. Их убила наша действительность. Вечная им память!» А я позволю себе привести свои слова, свою «врезку» к стихам Примерова и высказываниям о нем русских писателей в газете «Завтра» в декабре 1995 года: «Вот и прошло уже более полугода со дня трагически-осознанной гибели, «точки пули в своем конце» нашего доброго, нежного друга, одного из лучших русских поэтов – Бориса Терентьевича Примерова. Теперь, когда улеглись страсти и высохли слезы, остыли головы и ярче, проникновеннее стало зрение, пришло ясное понимание того, что с нами рядом жил и творил русский классик, плоть от плоти великой Русской Литературы. Теперь Их Имена связаны навечно!» Он ушел добровольно, не смирившись с действительностью, как один из любимейших его поэтов – Марина Цветаева. Мы похоронили его на Переделкинском кладбище рядом с могилой другого, любимого им поэта – Бориса Пастернака. Могилы других разбросаны по всей Руси необозримой. Посмертно Борису Примерову была присуждена Международная литературная премия имени Андрея Платонова. Сергей Соколкин, поэт, председатель Комиссии по литературному наследию Б.Т. Примерова 3 мая 2009 г.   * ВЕЧЕР ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПОЭТА ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА

* ВЕЧЕР ПИСАТЕЛЯ-ИСТОРИКА ЮРИЯ ЖУКОВА

* ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГИ «РУССКИЙ» ЛЮБИМОГО РУССКОГО  ПИСАТЕЛЯ АЛЕКСАНДРА ПРОХАНОВА

* ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ВЕЧЕР «СТАЛИН И ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА»,2009   ВПЕРВЫЕ за 57 лет!!! Московская городская организация Союза писателей России и Фонд «ПСП» проводят Юбилейный вечер «Сталин и Великая Победа», приуроченный к 65-й годовщине победы над фашизмом. Основная задача вечера — обсудить и отметить важнейшую роль Сталина в Великой Отечественной Войне, в построении мощной индустриальной Державы, создании триумфального оборонного и космического потенциала страны, осмыслить причины неувядаемой популярности Сталина в современном мыслящем обществе (практически победа на телепроекте «Имя Россия). Участвовать в вечере дали согласие: священнослужители, писатели и историки – А.Мартиросян, Ю.Жуков, А.Фурсов, Б.Миронов, Ст. Куняев,  В.Бондаренко, Л.Баранова-Гонченко, В.Ерохин, политические и военные деятели – Г.Зюганов, Ш.Султанов,  полковник Маргелов (Герой России), полковник Квачков. На вечере прозвучат стихи Пастернака, Мандельштама, Ахматовой, Тарковского, Твардовского, Симонова, Кедрина, Кузнецова, Глушковой, Примерова, Соколкина, посвященные Сталину. В вечере примут участие артисты – народные артисты Т.Петрова, Л.Зайцева, заслуженный артист Л.Шумский, С.Твердова, гр.Фейсконтроль (дипломант Конкурса ФСБ России). Прозвучат песни Великой Отечественной Войны. В финале – заявление об учреждении Оргкомитета по созданию Комиссии по вручению «Сталинской премии в области литературы и искусства»- «За продолжение и развитие триумфальных победных традиций советской и российской истории и культуры».   Сергей Соколкин ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ВЕДУЩЕГО  По мнению Президента России Дмитрия Медведева, имеет место кампания фальсификации истории России. В записи в своем видеоблоге от 8 мая 2009 Президент отметил, что попытки фальсификаций «становятся все более жесткими, злыми, агрессивными».И вот указом Президента Российской Федерации от 15 мая 2009 № 549 создана-Комиссия по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. Казалось бы нужно радоваться. Ведь сколько лжи, ненависти или простой тупости вылито на нашу историю, особенно на историю ВОВ и Советского периода. Какую жуткую антирусскую, антисоветскую компанию развернули Западные да и местные СМИ по дискредитации русского советского народа. Подвиг преподносится, как преступление, легендарный порыв, как тупоумие, наивность и открытость, как слабость ума и характера. И конечно самые большие страсти разгораются вокруг Личности Сталина. Вождь, Учитель и Отец Народов теперь преподносится, как жесточайший Тиран и Изверг с тремя классами образования, но зато с восточной хитростью, изворотливостью и лицемерием. В состав пресловутой Комиссии вошли замминистры и замы замов различных министерств и ведомств, доведших нашу экономику, армию и политику до нынешнего состояния. А образ русского-советского человека, ассоциировавшегося прежде с Валерием Чкаловым, Александром Матросовым или Юрием Гагариным под их чутким руководством трансформировался в обрыдлые всем мыслящим людям образы, гребущих только под себя, Собчак, Абрамовича и прочих футболистов Аршавиных. А что вы хотите от члена Комиссии Николая Сванидзе и К, в свое время возмущавшихся то ли подвигом, то ли, по их представлениям, предательством Павлика Морозова на том лишь основании, что он «закладывает» своих родственников (отца, деда, брата, хотя отец их давно бросил, жил с другой женой, пьянствовал и торговал в деревне справками). А ведь сам Сванидзе, к сожалению, вроде как является дальним родственником Сталина (по жене), что не мешает ему в угоду конъюнктуре, предавая родственника, обливать грязью наше героическое прошлое. Причем практически безответно. Патриотов на телевидении практически нет. Да и стареют они безвозвратно. А молодежь оболванена с детства (кроме гражданки Собчак и Аршавина ей дают — разве только в качестве альтернативы Пугачеву и Галкина). Почему в Комиссию не пригласили видных историков Арсена Мартиросяна, Юрия Мухина, Юрия Жукова, Юрия Емельянова и многих других – реально знающих из архивов о том что было, а не из различных «Голосов Америки» или со слов озверелой мадам Тэтчер, предлагавшей уменьшить количество жителей СССР не в 3-4 раза, как Гитлер (за 30 лет), а в 20раз – до 14-15 млн. человек. Все эти англосаксы и нынешние местные Троцкие и есть главные фальсификаторы истории. Наша история для них неправильная, так как не соответствует их «западным стандартам». Парламентская ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) вообще пытается отождествить коммунизм с фашизмом, а Гитлера приравнять к Сталину (освободившему на свою голову эту самую Европу от Гитлера). Удивительно как еще не включили в эту самую Комиссию Александра Минкина заявившего: «Лучше бы фашистская Германия в 1945-м победила СССР. А еще лучше бы – в 1941м!» Интересно, если бы кто-нибудь из фронтовиков, или людей, погибших в оккупации, встал и дал бы ему кирпичом по морде, — это бы назвали фашизмом или коммунизмом (впрочем, в этом случае это, как раз была бы «одна фигня»). Но сейчас все эти Минкины-Радзиховские забегали. Пропавший было Александр Любимов (говоривший, кажется, во «Взгляде» , что если бы СССР проиграл в войне, мы бы намного раньше стали пить баночное пиво) вел недавно ток-шоу «Имя – Россия», где имя победившего Сталина с помощью другого бесстрашного «обнажителя» Истории Никиты Михалкова – было отодвинуто на третье место. Но народ надолго не обмануть и не запугать. Пьяный проспится, а подлец великодушным не станет. Свою историю каждый народ творит сам. И сам чествует своих Героев и наказывает своих предателей. И мы хотим знать настоящую, а не сфабрикованную правду, правду нашей русской советской истории. И кто нам ее расскажет, как не наши советские, а не засланные историки. ВРАГ БУДЕТ РАЗБИТ, ПОБЕДА БУДЕТ ЗА НАМИ!!   Дмитрий Силкан «Где Сталин, там свобода…»   В кои-то веки произошёл неожиданный всплеск интереса к истинной поэзии! В набитом до отказа Большом зале ЦДЛ торжественно прозвучали стихи Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой, Николая Клюева, Даниила Андреева, Николая Заболоцкого, Ярослава Смелякова, Виктора Бокова… Подбор произведений – соответствующий. Скажем, у Ахматовой: «И Вождь орлиными очами// Увидел с высоты Кремля,// Как пышно залита лучами// Преображенная земля…//И благодарного народа// Вождь слышит голос: «Мы пришли// Сказать – где Сталин, там свобода// Мир и величие земли».

И у других авторов взяты те произведения, в которых они вдохновенно воздают хвалу Отцу Народов. Думаю, что приведённый ряд поэтов – в подобном контексте у многих вызовет оторопь. Ведь, что ни имя, то непростая биография, с богатыми вкраплениями того, что сейчас стало модно именовать «сталинскими репрессиями». Но вот как подобный подбор прокомментировал Станислав Куняев, готовящий к печати поэтическую антологию «Сталин и его музы»: «Особенно я ценю творчество тех, кто пострадал, был репрессирован, арестован… в ссылках был… кто-то ведь вообще не вернулся, как Мандельштам и Клюев.

Им не надо было выслуживаться и изменять своему призванию за чечевичную похлёбку». … И подобная поэтическая инсталляция была, пожалуй, самой большой неожиданностью. Ведь никого из официозных, «правильных», так сказать ожидаемых поэтов из «времени оно» так и не зацитировали… Ну а всё остальное уже более ожидаемо — для памятного вечера с громким названием «Сталин и Великая победа». Это и торжественное открытие действа — с подъемом зала в едином порыве под песню «Вставай, страна огромная!» … и дружное, со слезами на глазах, исполнение «сталинской редакции» советского гимна в финале. Это и выступление с фронтовыми песнями народных и заслуженных артистов (впрочем, на сцене отметилась и молодёжь – скажем, насыщенные экспрессией девушки из группы «Фейсконтроль»)…

и оригинальные записи с речами Иосифа Сталина, летящие из динамиков в восторженную тишину зала. Из назревших, давно готовящихся сюрпризов – официальное объявление о создании Оргкомитета по созданию Комиссии по вручению Сталинской премии в области литературы и искусства (с формулировкой: «За продолжение и развитие триумфальных победных традиций советской, российской истории, культуры и литературы»). Мистической нити связи времён не дал прерваться Евгений Джугашвили, (сын того самого Якова, про которого Иосиф Виссарионович сказал своё знаменитое: «я солдат на фельдмаршалов не меняю») — который и зачитал заявление о возрождении премии.

Пока что «Сталинка» имеет общественный статус. Однако есть все основания ожидать, что в свете усиления патриотических настроений «на самом высоком уровне» – господдержка уже не за горами! Собрание намечалось быть предельно представительным. Дали предварительное согласие на участие: Г.Зюганов, А. Проханов, В. Илюхин, Ю. Поляков … ряд бывших высокопоставленных военачальников и партийных деятелей советской эпохи. Правда, по разным причинам, – не все смогли придти. Товарищ Зюганов улетел праздновать Великую Победу с китайскими коммунистами, но прислал своего специального представителя – советника по культуре (и, заодно — секретаря Союза писателей России) Ларису Баранову-Гонченко.

Из выступавших гостей запомнились известные историки Арсен Мартиросян, (автор двух «нашумевших» пятитомников: « 200 мифов о Сталине» и «200 мифов о Великой Отечественной Войне») и Юрий Жуков, писатели и общественные деятели  — Борис Миронов, Андрей Фурсов, Владимир Квачков и сценарист Вячеслав Ерохин.

Торжественное действо вёл главный организатор вечера, а ныне – и Председатель Оргкомитета Сталинской премии, поэт Сергей Соколкин. Именно им и были отобраны и продекламированы стихотворные посвящения Иосифу Виссарионовичу. В том числе – и стихи современных поэтов: Юрия Кузнецова («Тегеранские сны»), Татьяны Глушковой («Генералиссимус»), Бориса Примерова («Боже, Советский Союз нам верни»). Прочел он и собственное произведение («Ладонь, как танк, пылит по карте старой, — // земля бугрит, горит со всех сторон.// Ведь направленье главного удара // пульсирует со сталинских времён»). Но перед представлением стихов, Соколкин, словно опытный дипломат, вспомнил Высочайшее видеообращение Гаранта Конституции от 08 мая 2009 года: «… попытки фальсификации истории становятся всё более жёсткими, злыми, агрессивными». Ну а далее – уже конкретные иллюстрации. Как и свойственно поэту Соколкину – образно и надрывно: «…подвиг преподносится, как преступление; легендарный порыв – как тупоумие; наивность и открытость – как слабость характера. И, конечно, самые большие страсти разгораются вокруг личности Сталина. Вождь, Учитель и Отец Народов теперь преподносится как жесточайший тиран и изверг – с тремя классами образования, но зато с восточной хитростью, изворотливостью и лицемерием…» Историки, выступавшие со сцены, бесстрашно резали правду-матку, вскрывая нынешние фальсификации и искажения, творимые чиновниками в угоду Ея Величества Политкорректности. Например, на развешанных повсюду в преддверии 65-летнего Юбилея плакатах «Дойдём до Берлина! Дошли!», оригинальная, «послепобедная» надпись на заднем плане: «Слава русскому народу!» — по неким толерантным соображениям заботливо заменена на «Слава народу-победителю!» С этим «народом-победителем» — вообще беда! Не приживается «инновационная» словесная формулировка в среде стойких патриотов! Скажем, Юрий Жуков – тот сразу так и рубанул с плеча: «Я не юрист, как наши славные руководители, я – историк! Они вот объявили «победителем» – народ. И в их устах это слово звучит даже хуже, чем набившее оскомину «электорат». Получается, этот абстрактный «народ» — победил сам по себе, ему не нужна была власть, не нужен был Верховный Главнокомандующий. Тогда зададим вопрос: «Если даже тогда, во время войны, власть была не нужна, то зачем она нам сейчас?!» И, пожалуй, это являлось самым «форматным», что прозвучало во многочисленных выступлениях историков… Потому как из всего остального — самое безобидное было: «…в той войне мы победили Евросоюз — в его первой, гитлеровской форме…» Но, несмотря на кажущуюся спорность отдельных выступлений, главное, чего удалось достичь – это заявить о вычленении особого, «неоимперского» стиля в литературе. Вдохновляющим знаменем которого как раз и станет Сталинская премия.

Конечно, новому перспективному начинанию придётся пройти и через разочарованное непонимание жалкой горстки оставшихся в России либералов и демократов… И, безусловно, через неминуемые «болезни роста». Потому как заявленный стиль пока ещё окончательно не определил свой «формат». Что, в общем-то, и можно было увидеть на данном вечере: коммунистические песни соседствовали с Православными хоругвеносцами, призывы «признать на государственном уровне историческое величие Сталина» перемежевались с воззваниями о немедленной канонизации мученика – воина Евгения Родионова… А перед исполнением со слезами счастья на глазах первой редакции советского гимна («…нас вырастил Сталин на верность народу») — столь же искренние крестные знамения и молитвы. Но, тем не менее, «начало славных дел» положено. Ну, а дальше – уже классически, по накатанной колее: «Жить стало лучше, жить стало веселее… цели ясны, задачи определены – за работу, товарищи!»                   * ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР ПИСАТЕЛЯ-ИСТОРИКА  АРСЕНА  МАРТИРОСЯНА   ДМИТРИЙ СИЛКАН «200 мифов о Сталине. Перезагрузка»   В Центральном Доме литераторов, в переполненном зале, состоялось очередное торжественное собрание из «сталинского цикла». На первом, несколько месяцев назад, было принято решение о воссоздании Сталинской премии в области литературы и искусства, а также избран соответствующий Оргкомитет. На этот раз – торжественно заявлено об учреждении — Ежегодных Международных историко-культурных Сталинских чтений. В проекте – представление новых исследований того непростого, (но для многих – благодатного) периода. И вся сопутствующая Эпохе атрибутика – в том числе и литературная. Основными действующими лицами презентационного процесса выступили военный историк Арсен Мартиросян, автор знаменитого пятитомника «200 мифов о Сталине» и организатор этих вечеров — поэт Сергей Соколкин. Символично, что в самом начале действа прошла официальная, протокольная часть.

Руководитель Московской писательской организации, поэт Владимир Бояринов, вручил героям вечера –Мартиросяну и Соколкину — медали «В ознаменованеие 130-летия И.В. Сталина». Вручение – «не абы просто», а по именному указанию лидера КПРФ, Геннадия Зюганова. Знамо дело – столь высокая награда ко многому обязывает и к ещё большему побуждает. Ну, а уже после наградочествований – состоялись и собственно «сталинские чтения в миниатюре». Как бы их черновая репетиция. Сергей Соколкин эффектно декламировал поэтические строки, посвящённые Отцу Народов: Александра Твардовского, Юрия Кузнецова, собственного сочинения… Арсен Мартиросян бесстрашно вскрывал тайные заговоры и громил «фигуры умолчания» в современной исторической науке. И если вдохновенная гражданственная поэтика классиков так и осталась привычно-неизменной, то новые историософичные изыскания Мартиросяна вполне могут вызвать «праведный гнев» в бескрайних российских электоратах. Причём выводы Арсена Бениковича основываются исключительно на бесстрастных документах эпохи. Никаких намёков, домыслов или умозрительных теорий. Строго по фактам! Неслучайно многие вопросы из зала Мартиросян в корне пресекал незыблемым: «Да, есть такое предположение. Но это лишь исторический апокриф – никакими документами не подтверждается. Поэтому и рассматривать его не вижу смысла!» Для затравки – состоялось развенчивание убогих клише и куцых стереотипов. «Сталин – злобный, ограниченный, необразованный тиран…» Как бы ни так! Мартиросян смело запускает в притихший зал свои контрдоводы: в библиотеке Иосифа Виссарионовича насчитывалось свыше тридцати тысяч томов! Из них – в пяти с половиной тысяче книг сохранились непосредственные пометки Вождя на полях. А по многочисленным свидетельствам современников, Сталин читал в среднем по пятьсот страниц текста в день! «Сталин был антисемитом…» Дудки! Во время Великой Отечественной войны 157 евреев были удостоены высокого звания «Герой Советского Союза». Ну и дальше, в том же духе… Интересен и тезис об особом демократизме Сталина. Начинает Мартиросян издалека… От судьбоносного сталинского решения 1935 года о чистке в рядах Партии. От самой передовой на тот момент (в плане утверждения подлинного народовластия) Советской конституции от 5 декабря 1936 года. Далее – по тексту выступления: «…С помощью новой Конституции Сталин решил произвести кардинальную ротацию политической элиты. Ведь впервые открывалась реальная перспектива того, что простые люди в результате тайного голосования на альтернативной основе смогут провести в органы власти своих избранников… Ожидалась ротация около 120 — 130 тысяч функционеров: от низовых чиновников до высших партийных руководителей…» Так вот они-то, эти «сто тыщ одних функционеров» (по Мартиросяну) и взбунтовались! И, дабы не уступать столь вожделенные властные полномочия – развязали в стране кровавый террор, призванный вычистить всех «неблагонадёжных избирателей» и тех, кого они могли бы «навыбирать». Напуганное «вусмерть» чиновничество всё просчитало! Иосиф Виссарионович был виновен лишь в том, что был очень доверчив к своему окружению, и посему – уступил давлению партийных функционеров. Ну и плюс ко всему этому – перегибы, перегибы… как же без них? Ведь даже в наше время «саботаж и вредительство» — вещь довольно зыбкая и практически недоказуемая. А в те годы, при несовершенстве законодательства, при банальной нехватке юридически грамотных кадров — но переизбытке революционного подъёма и рвения… Одним словом – всё очень непросто! Хотя были и объективные цифры, отражающие валовые объёмы откровенной «контры»: по данным НКВД, с 1921 по 1941 год только на государственной границе СССР было задержано свыше 932 тысяч нарушителей (басмачей, контрабандистов, шпионов, диверсантов, да и просто искателей «лучшей доли за бугром»). А сколько ещё просочилось? Как должен был на подобное реагировать Вождь СССР? … Эти данные как раз и приводятся в капитальном историческом исследовании Арсена Мартиросяна — пятитомнике «200 мифов о Сталине». Название – не случайное. Все заявленные двести исторических мифов автор бережно разбирает, аккуратно препарирует и затем яростно опровергает. Из данных книг можно, в частности, узнать о том, что современные западные историки называют период «возвышения» Берия, как «поразительный период демократии в СССР». Оказывается, что именно стараниями незабвенного Лаврентия Павловича с конца 1938 года многих ранее репрессированных стали массово реабилитировать. Скажем, в архивах существуют два доноса на Берию, написанные аж самим Генпрокурором СССР: мол, НКВД выпускает на свободу «врагов народа». К началу войны усилиями Л.П.Берия было отпущено из мест заключения свыше 800 тысяч человек (из них 15 тысяч – офицерский и высший командный состав Красной армии). …Интересным и поучительным смотрелся со стороны проникновенный рассказ Мартиросяна о «банде Ежова и заговоре военных», об активизации попыток военного переворота. О главных фигурантах-заговорщиках: Тухачевском, Уборевиче, Блюхере… Скажем, Блюхер (по Мартиросяну) – вовсе не был «нещадно побиваем в тюрьме, как пытаются это преподнести отдельные недобросовестные историки», а умер-де от «элементарного алкоголизма, потому как безудержно пил». Для создания интриги, не буду раскрывать все детали «военного заговора», а сделаю отсылку непосредственно к красочно изданному пятитомнику Мартиросяна. А здесь приведу лишь заключительную цитату из длинного спича историка: «…Вот кем на самом деле были те невинные стратеги, о которых наши псевдодемократы до сих пор поют жалостливые песни!» Выступление безоглядного (на признанные авторитеты и заблуждения) историка и далее длилось по самому нонконформистскому сценарию. Пакт Молотова-Риббентропа: «…Сталин в буквальном смысле «доил» Германию… По оценкам историков – мы «надули» немцев почти на 700 миллионов марок! Плюс к этому – чистое сальдо в нашу пользу составляло на начало войны около 60 миллионов марок!.. Советский союз получил свыше шести тысяч станков высокой сложности, на которых потом делали детали к танкам и самолётам! А взамен отгружали немцам – пух, перо, рыбий пузырь, ошмётки хлопкового производства. Зерно поставляли – исключительно кормовое… Нефти, правда, дали немного – но сырой, необработанной. Да и то, до июня 1941 года поставили фрицам всего около одного миллиона тонн – и это притом, что сами добывали свыше 30 миллионов тонн в год!..» …Что до самой Великой Отечественной – то и тут читателя «Двухсот мифов…» ожидают самые неожиданные сюрпризы. К примеру, как вам такое утверждение Мартиросяна: «Всё, что написал маршал Жуков после войны – это полная ложь. Он и Тимошенко сделали всё возможное, чтобы ускорить разгром Красной Армии в самом начале войны…» Есть, мол, на то и множество архивных материалов, и сухая, бесстрастная статистика (в том числе – и закрытая). А на другом полюсе – только пафосные словеса разного рода помощников, советников, да редакторов, выделывающих очередные шедевры мемуаристики. В результате (опять-таки, по Мартиросяну): «…Маршал Жуков ссылается на маршала Василевского… тот, в свою очередь – на Мерецкова… а последний в своих воспоминаниях вообще ничего про это не написал!..» …Тема оказалась слишком смелой, а посему – крайне болезненной для собравшихся. Ведь стратега Жукова у нас традиционно обожают похлеще Иосифа Виссарионовича! Но на недовольные выкрики из зала Арсен Мартиросян давал невозмутимый отлуп: «Жуков лукавил, когда утверждал, что непричастен к репрессиям в отношении военных…» Да и много ещё в чём… Хотя, обо всём об этом лучше читать в первоисточнике, у Арсена Бениковича. Интересен был рассказ и о послевоенном периоде правления Сталина. Об «изделии С 1» — ядерными бомбами, которыми коварные империалисты собирались уничтожить все основные города СССР. Особенно умиляет приведённая Мартиросяном формулировка целесообразности данного шага, которую разработали для самооправдания американцы: «…дабы вернуть Советскую Россию в лоно христианской цивилизации». Любопытна и выдающаяся роль Лаврентия Павловича в создании советского ядерного щита. (Неслучайно, за всю историю было всего лишь двое «Почётных граждан СССР» – Берия и Курчатов, которые получили это высокое звание как раз за разработку ядерного оружия). …Отвечая на вопрос о смерти Вождя, автор книги-сенсации упорно не называл слово «отравление», но привёл несколько довольно любопытных фактов. Например, незадолго до конца у Сталина изо рта пошла пена. Чехословацкий лидер Готлиб, присутствующий рядом по случаю, вытер её своим платком, который потом спрятал в карман. Существуют-де свидетельства чешских контрразведчиков о том, что были проведены соответствующие исследования того платка. Результаты опубликованы не были, однако «стали известны тем, кому сие показалось важным». Через две недели после смерти Сталина – Готлиб вдруг и сам скончался при невыясненных обстоятельствах. Одним словом – для раздумий… И таких «раздумий» при чтении книг Мартиросяна возникает превеликое множество. Так и хочется воскликнуть: «Вот где непочатый край для организации широких дискуссий и жаркой полемики!» Ан, нет! По свидетельству самого Арсена Бениковича, его всячески «затыкают, замалчивают, игнорируют»… Коварно приглашают на телевидение – где потом нещадно режут до 90 % всех его выступлений и реплик. («…Оставляют только те моменты, где я молча стою с выпученными глазами – шельмуя это потом под якобы мою реакцию: «мол, мне нечего возразить…») Вот и представленные Мартиросяном в книге доводы и факты едва ли будут обсуждаться. Ведь по убеждению автора: «…наших демократов всё равно нельзя переубедить ни в чём. У них ложь – главная аргументация!» … Но, в любом случае, если и не полновесное историко-исследовательское, то хотя бы культурно-литературное событие всё же состоялось! Ну и главное: «Сталинским чтениям» – быть! И новым художественным произведениям, воспевающим мощь сталинского гения – стало быть, тоже! …И даже не так уж важно, что в наше суровое, либерально-довлеющее время – все строгие факты, изложенные в книге А.Б. Мартиросяна, будут восприниматься исключительно как литературно-художественные феномены! А может и нет…   Нас вырастил Сталин на верность народу… Новоимперский литературный стиль атакует мейнстрим. Под сводами Большого зала Центрального дома литераторов звучали проникновенные строки Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Николая Клюева, Даниила Андреева, Николая Заболоцкого, Ярослава Смелякова, Юрия Кузнецова, Бориса Примерова и других признанных классиков. Зал был набит битком и издавал восторженные вздохи, крики «браво» да нескончаемые аплодисменты, переходящие в безудержные овации. Чистый родник поэзии щедро изливался живительной влагой: «И смех у завалин/ И мысль от сохи/ И Ленин, и Сталин/ И эти стихи./ Железо и порох/ Заглядов вперёд…» (Б.Пастернак). «И Вождь орлиными очами/ Увидел с высоты Кремля,/ Как пышно залита лучами/ Преображенная земля…/ И благодарного народа/ Вождь слышит голос: «мы пришли/ Сказать – где Сталин, там свобода/ Мир и величие земли» (А.Ахматова). «…Прошелестит спелой грозой Ленин,/ И на земле, что избежит тленья,/ Будет будить разум и жизнь Сталин» (О.Мандельштам). Остальное – не менее изящно и гражданственно… На данной возвышенной ноте собравшиеся приняли (как говорится, «с чувством глубокого удовлетворения») решение о возрождении Сталинской премии в области литературы и искусства. Пока – в формате общественной награды. Но лиха беда начало! Собрание (полное наименование которого звучало довольно убедительно: «Сталин и Великая Победа») выглядело крайне статусным и представительным. Эффектно выступили известные историки Арсен Мартиросян, Юрий Жуков и Андрей Фурсов, писатель и бывший министр печати Борис Миронов, поэт, сценарист документальных фильмов и прославленный исследователь тайных обществ Вячеслав Ерохин. Отметились и другие легендарные личности – скажем, небезызвестный полковник Квачков… или добрая половина списочного состава Союза православных хоругвеносцев (три боевые единицы!). Торжественное собрание открыл организатор и вдохновитель вечера, а ныне и главный распорядитель Сталинской премии поэт Сергей Соколкин. Суровые бородачи в косоворотках призывали со сцены писать гневные письма Патриарху и требовать (особливо подчеркнули: «Не просить надобно, а именно требовать!») скорой канонизации воина Евгения Родионова… Дотошные профессора-историки бесстрашно вскрывали искажения исторической правды и справедливости. Скажем, из кинохроники Парада Победы 1945 года в легендарном моменте сброса фашистских знамен к подножию Мавзолея – какие-то заботливые руки вырезали кадры со швырянием власовских знамен – нынешний российский государственный стяг выглядит так же. Или, например, на расклеенных в преддверии 65-летнего юбилея «как бы победных» плакатах «Дойдем до Берлина! Дошли!» надпись на заднем плане «Слава русскому народу!» по неким политкорректным соображениям стыдливо заменена на «Слава народу-победителю!» Литераторы были более сдержанны. Станислав Куняев поведал о готовящейся к изданию антологии стихотворений о Сталине «Иосиф и его музы»… и долго представлял из нее отдельные поэтические фрагменты… Но главное, что удалось достичь, – доказать всем потенциальным недругам: «Сталинской премии – быть!» А также наглядно продемонстрировать, что неоимперский литературный стиль уже окончательно выкристаллизовался и набирает обороты в своем славном восхождении на вершину общественного самосознания. Текст: Дмитрий Силкан – НГ Экслибрис https://www.litsnab.ru/literature/2500       * ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ТРАУРНЫЙ ВЕЧЕР «УБИЙСТВО СТАЛИНА. ШЕСТЬДЕСЯТ ЛЕТ».   7 марта 2013 г., ЦДЛ, Малый Зал Дискуссионный клуб «Русский Космос»

УБИЙСТВО СТАЛИНА. 60 лет. Участники дискуссионного клуба: писатели-историки Арсен Мартиросян и Юрий Мухин, писатель-публицист Борис Миронов, поэты Аршак Тер-Маркарьян и Василий Проханов. Ведущий вечера: поэт Сергей Соколкин. Начало в 18.30. https://delostalina.ru/?p=3999             * Литературный Конкурс Pabmix «Литературный пикник» в Доме Творчества МСПС «Переделкино», июнь 2013. Жюри Конкурса — Сергей Соколкин — председатель, Кирилл Ковальджи, Дмитрий Силкан, Денис Устинов, Олег Малинин.

* ДК «Русский Космос» с «Клубом метафизического реализма» Презентация книги Сергея Шаргунова «1993» ЦДЛ, Малый зал, 20 сентября 2013 

НГ-эсклибрис, 25 сентября 2013 автор: Ксения Нагайцева Гюго, метафизика и 93-й год Вёл вечер и представлял  книгу Шаргунова Председатель Клуба Метафизического реализма, прозаик, Сергей Сибирцев… …Шаргунов всегда слыл душкой: поэт, прозаик, публицист, политик… и просто импозантный мужчина «сурьезной» наружности. Для особой представительности он в этот раз надевал очки и отпускал многозначительные замечания. Коллеги по литературному цеху хвалили Сергея за новый эпический роман, многоходовую семейную сагу с лаконичным названием «1993». Владимир Бондаренко, представленный как «самый яркий критик, много чего открывший в литпроцессе», заявил без обиняков: «Первые книги Сергея представляли собой яркий нарциссизм и ликование от любования собой. Теперь же – сложился серьезный писатель…» Игорь Волгин (профессор МГУ и президент Фонда Достоевского) приоткрыл мрачные тайны романа и высветил темень духа. А также подчеркнул свою личную близость с Шаргуновым: литературную, эмоциональную, эстетическую, политическую и т.д. Владимир Новиков, заявленный как «преподаватель литературы и сам писатель», заявил не без удовольствия: «Говорить о Шаргунове – легко и приятно! А все потому, что позиция его тверда и определенна! И пишет он отдельными, колючими и «стрельчатыми» словами». Петр Калитин (профессор Университета управления и доктор философии) сказал: «Шаргунов – один из двух-трех молодых писателей, которые имеют право писать! Он легкий и отчаянный!»

Сергей Соколкин (поэт, а ныне еще и прозаик) рассказал о событиях 1993 года, что называется, из первых уст. А также поведал, что первым дал герою вечера путевку в литературу: опубликовав в газете, в которой работал, стих с примечательной подписью: «Сережа Шаргунов, 13 лет». Трогательно и пафосно высказались о романе молодые, но уже также вполне себе именитые друзья Шаргунова: лауреаты премии «Дебют» Александр Снегирев и Алиса Ганиева.

 

 

 

Настоящий мозг революции 1917 года. Андрей Фурсов.